Я родился в Бостоне, штат Массачусетс, в апреле 1933 г. во время снежной бури. Когда я открыл глаза и впервые увидел своего отца, ему было 44 года, — прошло уже немало лет после бурной молодости, проведенной им в царской России, и страшных лет, пережитых в России советской, около десяти лет с тех пор, как он поселился в Соединенных Штатах, и почти два с половиной года после того, как он стал основателем и главой социологического факультета Гарвардского университета в Кэмбридже. Он умер на восьмидесятом году жизни в нашем доме в пригороде Винчестера. Таким образом, мои воспоминания о нем охватывают вторую половину его жизни.

Я должен сразу же отметить, что мой доклад ни в коей мере не является исчерпывающим рассказом о жизни моего отца и не дает всесторонней оценки его научных достижений. Биографические подробности, которые здесь сообщаются, ограничены тем, что мне известно в наибольшей степени — либо по собственным моим наблюдениям, либо по рассказам моих родителей, или же по документам, хранящимся в семье и университетских архивах.

Что это значило — жить с таким человеком, как Питирим Александрович? Когда я начал себя осознавать, он уже был всемирно признанным ученым, и хотя в семье это всегда понимали, это никак не отражалось на нашей повседневной домашней жизни. По сравнению с моей матерью Еленой Петровной, отец был довольно строгим родителем, и поскольку нашим соседским ребятам он казался личностью довольно грозной, они старались с ним не пересекаться. Ведь он, в конце концов, выжил в русскую революцию, несмотря на то видное положение, которое начал занимать в рядах потерпевшей поражение стороны.

После высылки из Советской России в 1922 г. ни Питирим, ни Елена не питали никаких надежд когда-нибудь вернуться на родину, и поэтому они хотели адаптироваться к жизни в Соединенных Штатах. Вот почему, когда родился мой брат Петр, а потом и я, наши родители решили вырастить из нас «типичных американцев». Не берусь судить, насколько они преуспели в этом, но начальное и среднее образование мы получили в школах Винчестера, в которых вели свои собственные «баталии». Начатки русского языка, усвоенные дома, были забыты после того, как учителя сказали, что мы говорим срусским акцентом. И хотя, будучи подростками, мы изучали русский язык по учебникам, для нас это был второй язык.